Иван Овчинников
А в детстве о море ни разу не слышал. Всегда буду верить в Бога и никогда я не буду один.
Меня обманули — стихи не нужны. И не на что в горы хоть на день приехать.
Вот и Пасха. Солнышко играет. Некому сказать: «Иисус воскрес!» Некому: «Воистину воскрес!» Все больные, веруют в спираль.
В Пасху, правда, солнышко играет. Значит, мир в грехах не так погряз, жизнь еще пойдет на свете.
А за то, что я хоть так, а выражаю, тетушка-техничка к нам вошла и сказала: «С праздником!» А я сразу ей сказал: «Иисус воскрес!» И она ответила: «Воистину воскрес!»
А льда никто не мог ни воспитать, ни изменить. Мечтали и над ним летали. И думаешь, темна душа. Ну почему же ты темна?
Не бейся, никогда она не будет той душой, как у тебя душа.
Да, все еще светит. Все еще не говорит луна. А скажи, луна, сейчас где эти, как Родена Вечная весна? Нет. Роден — весна иная, стариковская, бесполая, другая, вечная, не жалко, не печаль. Жаль, что там не промахи, не парии, не отшельники, не гении. Мне жаль!
Там только крыша алюминиевая... Я испугался — снег... Чудак, почти июневая Страна, и снега нет. И снова, снова в шахматы, На валики валясь. Вот будет шах, и ахнете: Сентябрь будет, грязь... Собьетесь вы под кронами Вон тех пустых берез, За вами личность скромная Бутылки соберет...
Светает, Люська, уходи.
Послушай старик, Научи меня гаммам. Я из простой семьи. Вчера как дурак напился. Сегодня на день предосенний гляжу.
А в окнах длинная весна лилась по капле, каркая. Сверкала рюмка и сосна качалася у парка.
Скорее не было небес. С такой надеждою просветы. За город, за Москву, за лес! На Родину и в лето.
И кто о чем и обо мне. А обо мне еще не надо. Так и останется в вине. Вот утром вспомнить, ладно.
Пока по-русски пожалеть о том, что будет, неизвестно. И верить долго, долго. ведь кому-то все же интересно.
Наврано, а музучилище. Ноты честно пожелтели. Старичок уже страшилище среди девочек-газелей.
Пляши, пляши, Плисецкая, Все стерпит власть советская.
Слепили снежную бабу — Оставили под луной. У друзей по две, по три бабы — У меня ни одной.
Море речное водное море! Вид из спортивного зала. Пение школьного хора, где половина сбежала.
Тихо стоят, одиноко... ежится у парапета. Скос его скользкий, мокрый в воду уходит от ветра.
Осень за школой... вот она... Смирно в юннатском пруду Спят на боку земноводные, Сыплются листья в саду. Холодно невозможно. Что ты, природа? «Ку-ку. Видишь ведь сам, я сложена На школьных столах, на току...» И правда, и правда жалоба На небеса, на меня... Какая-то жалость к жабам В опытах этого дня... Но на момент, на миг ведь, Это всегда, всегда... С болью природа никнет У школы и у пруда.
Думаете, кто там светится, Крышами сверкает? Кто зовет? Да никто, а просто грезится, Грезится который год.
Никого там нет у неба синего, Где мелькало стеклами село, Нет его в горах, красивого, Все из этих гор ушло.
Нету нашей русской деревушки На Алтае. Не поставят вновь К лесу пятистенную избушку, Где мы бились, бедные, с войной.
Вечером вернуться не к кому, Только к стогу можно подойти Лесникову, зеленеющему, летнему, Надавить рукой и отойти.
Что делать! Поле как в дыму исчезло в страшном ливне! Дрожа, к закрытому окну приникла дикая малина. Но тут же ветер оторвал, клоня к земле за что-то и выпрямлял и завывал — ах, чтоб тебе! ах, чтоб ты! И вдруг отстал. Прошла гроза. Зажглись на каплях искры малинник подался назад хороший дождь проходит быстро.
Здравствуй, водоем. Десять вечера, ты — красный...
Флаг... флаг... флаг... На ветру. А утихло, и — Фла... фла... фла...